Вот только англичанину в голову придти не могло, насколько сладкими могут быть узкие губы рыжей девицы и какими ласковыми – ее объятия. Мерцающие аквамариновые глаза обещали все и ничего, прохладные пальцы нежно гладили его по лицу, скользнули по шее, надавили… мир кувыркнулся с ног на голову, небо поменялось местами с землей… и Изабель еле хватило сил удержать внезапно потерявшего равновесие сэра Гисборна от падения мешком к ее ногам.

У нее даже достало милосердия накрыть потерявшего сознание рыцаря плащом – чтобы не закоченел, лежа на холодной земле. Несколько мгновений девица стояла, настороженно прислушиваясь – но нет, ее деяние осталось незамеченным, лагерь продолжал мирно дремать. Оценивающий взгляд мистрисс Уэстмор скользнул по палатке англичанина и его компаньона, Изабель даже сделала крохотный шажок в ее сторону… однако впитавшаяся в плоть и кровь осторожность взяла верх. Растерянный и очарованный Гай не ожидал нападения, а вот Мак-Лауд, как она убедилась за время пути, спит вполглаза. В темноте и тесноте палатки ей вряд ли удастся нанести верный удар. Вдобавок полученная задаром благодать может и уберечь Мак-Лауда от ее ножа. Допустим, она перережет ему глотку, а шотландец встанет, как ни в чем не бывало, и свернет ей шею.

– Пес с тобой, горец, сочтемся как-нибудь позже, – рыжая наклонилась над Гаем, удостоверилась, что ее жертва в ближайшие часы не очнется, и грустно пробормотала: – Как жаль, как жаль… Ведь все могло сложиться иначе…

Сквозь внезапно навалившуюся пелену сна до Гая долетел глухой перестук копыт. Он хотел крикнуть, позвать на помощь, но не сумел.

Очнулся мессир Гисборн на рассвете, постукивая зубами от холода, с ноющей головой, полной смутных обрывков воспоминаний о минувшей ночи. Костер догорел и подернулся пеплом, на холщовых крышах палаток лежала сверкающая изморось. С трудом поднявшись на ноги, Гай доковылял до обиталища Изабель, отдернул шнурованный полог и бесцеремонно сунулся внутрь. Англичанин все еще наделся, что ему привиделся диковинный сон, что девица сейчас высунет рыжую голову из-под вороха пледов…

Но палатка пустовала, а чуть позже разбуженный кельт громогласно высказал все, что он думает об умственных способностях своего компаньона.

Из всех слов, высказанных Дугалом Мак-Лаудом по адресу девицы Изабель, самыми мягкими, пожалуй, могли считаться «пронырливая ехидна», «рыжая стерва» и «хитроумная чума». Остальные наименования, коими кельт наградил мистрисс Уэстмор, звучали одинаково неприемлемо как в приличном, так и в любом ином обществе.

Милорду Гисборну досталось чуть меньше, хотя какое-то время рыцарь был твердо убежден – ему не суждено покинуть Камаргские болота. Мак-Лауд его придушит или зарубит, а хладный труп швырнет в бездонные хляби. Что самое досадное, шотландец в своем негодовании был совершенно прав – именно по вине Гая один из драгоценных лоншановых сундуков растаял в воздухе. Поэтому ноттингамец покорно внимал обвинениям компаньона, щедро сыпавшимся на его повинную голову, и молча страдал. Во-первых, от осознания допущенного промаха; во-вторых, от ноющей боли в затылке. На Франческо, попытавшегося было вступиться за провинившегося рыцаря, Дугал наорал на простонародном италийском наречии, после чего молодой человек не осмеливался и рта раскрыть.

Конец безобразию положила Бланка. Дождавшись, когда изощренные проклятия кельта начали повторяться, изрядно утратив живости, молча разводившая огонь девица де Транкавель преспокойно заявила:

– Чего кричать, сделанного не воротишь. Может, ее еще можно догнать?

– Как, скажи на милость? – раненым кабаном взревел шотландец, размашисто обводя рукой окрестности. – Встать на четвереньки и вынюхать след? Лоррейн! Лоррейн, ты-то чего молчишь, пророк хренов? Куда поползла эта змея подколодная?

– В деревушку Эгю-Морт, – невозмутимо ответствовал бродяга, сидевший с таким видом, будто происходящее его ничуть не касается. Собственно, так оно и было: внимание Лоррейна целиком и полностью принадлежало резной шкатулке с Книгой. – Это довольно далеко отсюда, на побережье. Там ее поджидает корабль. Преследовать бесполезно.

– Так ты видел, что она удирает, и молчал?! Может, еще и помог ей, скотина?! – Мак-Лауд с крайне угрожающим видом сделал шаг в сторону бродяги, и теперь Гай начал опасаться уже не за собственную жизнь, а за голову безобидного менестреля.

Вместо ответов и оправданий Лоррейн с дурашливой усмешкой продекламировал на простонародном итальянском двустишие:

– после чего вновь погрузился в созерцание страниц Апокрифа.

Шотландец яростно втянул воздух для нового залпа проклятий… передумал и, как подкошенный, рухнул на бревно у костра. Выражение лица у него стало зверским – как у человека, вознамерившегося кого-нибудь жестоко убить, но не решившего, с кого начать. Сэр Гисборн и Франческо, не сговариваясь, осторожно отодвинулись от него подальше.

– Ладно. С певца взятки гладки, он что птица Божия. И на тебя, Гай, все валить несправедливо, так что извини. Сам виноват, не уследил, – после долгой и тяжелой паузы внезапно буркнул Дугал. – Баохан ши треклятая, гадюка злоязычная…

– Значит, это была она? – тоскливо спросил англичанин, когда Мак-Лауд отбушевал и впал в непроходимое угрюмство. – С самого начала именно она стояла за всем? Не ее спутник Ле Гарру, погибший около Эндра. Не Джейль. Мессир Ральф честно выполнял свой долг и не предавал свою госпожу. Единственное, что можно вменить ему в вину – попытку расправиться с тобой. А в Безье ты и Изабель заключили молчаливое соглашение и оклеветали его – чтобы заручиться поддержкой тамплиеров… Но почему, Дугал? Почему ты сразу мне не сказал?

– Откуда мне было знать? – огрызнулся кельт. – Признаю, поначалу я вообще ничего не подозревал. Сундуки, векселя, золото, что такого? Очень даже может быть. Гораздо вероятнее и правдоподобнее, чем совершенно случайно попавшийся нам на пути лоншанов архив. И потом, какого подвоха можно ожидать от одинокой женщины? В те дни я больше косился с подозрением на тебя, чем на нее. Кто ты был? Какой-то навязавшийся в путешествие восторженный юнец из свиты Джона, никому не известный и простой как угол стола! Уже когда в Тулузе мы вскрыли сундуки, я заподозрил неладное и начал присматриваться к этой вертихвостке повнимательнее, но все равно не торопился ее хватать и вязать. Хотел присмотреться, втереться в доверие, может, вывела бы на остальную шайку… А, что теперь говорить! – он безнадежно махнул рукой.

– Простите, но я все равно вам не верю, – подал голос молчавший до того Франческо. Фраза далась молодому человеку с изрядным трудом, а Дугал изумленно вскинул бровь. – Если бы монна Изабелла была здесь, она бы нашла подходящие слова в свое оправдание, а вы просто возводите напраслину. По-моему, вы уже перестали отличать правду от собственных выдумок, уж извините за резкость.

– Наивный ты осленок, Сантино, – Гай ожидал, что шотландец вновь разразится громогласными проклятиями, но Мак-Лауд говорил беззлобно и даже печально, – а вроде такой с виду сообразительный. Или твоя сообразительность касается только всяческих чудес и иссякает, когда речь заходит об обыкновенных женщинах?

– Я бы попросила… – надула губки Бланка.

Мак-Лауд не обратил на нее внимания:

– Да, Изабель хорошо к тебе относилась, заботилась, помогала чем могла – но сегодня ее настоящие, подлинные интересы взяли верх. Не знаю, как бы я сам поступил на ее месте. Может, сделал то же самое. Может, прежде чем удрать, прикончил бы всех спящими – чтобы не оставлять свидетелей. Отчасти она даже проявила честность… Или не успела управиться? Забрала лишь часть архива, чтобы предстать перед своими хозяевами не с пустыми руками.

– Нет у нее никаких хозяев! – уперся Франческо. – Если она оставила нас, значит, тому имелись веские причины! Я могу спасением души поклясться – с прошлой осени монна Изабелла находилась в Европе и не бывала на вашем Острове!